«Здесь они могут в школе сказать все что угодно — и им легко»
Сложное решение — отъезд из родной страны — всегда влечет за собой массу других, не менее сложных решений. И многие связаны со школьным образованием детей. При этом стереотип «дети покидают любимые школы, отправляясь в тревожное “никуда”» не всегда соответствует действительности
«Первый год — это только про адаптацию»
Екатерина Бурмистрова, психолог
Москва — Бургундия (Франция)
Восемь детей
Мы никогда не хотели уезжать из России. Возможности были, но мы от них отказывались — были такими концептуальными «неуезжальщиками». И вот февраль 2022 года, у нас одиннадцать детей от семи до двадцати семи лет, пять старших дочерей живут уже отдельно, а с нами шесть школьников — и на них пять разных школ. Хороших школ: и специальная, для ребенка с дислексией, и одна из самых продвинутых московских гимназий, и школа для способных, но любящих свободу, и маленькая частная — для младших… И у всех студии, репетиторы. То есть дети укомплектованы по московской перфекционистской мерке.
24 февраля случилось то, что случилось. В одиннадцать утра мы уже были у нотариуса, писали доверенности. Сразу созвали спонтанный семейный совет. Старшие дети приняли собственные решения — какие-то стали для нас неожиданностью. За девять дней мы полностью свернули нашу московскую жизнь — идеальную, упорядоченную, которая строилась сначала нашими бабушками-дедушками, а потом — родителями и нами. Замечу, что опыт быстрых сборов и переезда нам «подарила» пандемия ковида: нам тогда удалось снять дом за городом за два дня до того, как вся Москва закрылась.
Седьмого марта вдесятером — муж, я и восемь детей — улетели из Москвы в Ереван. При этом для нас Ереван был абсолютно абстрактной точкой на карте, мы там раньше никогда не были и никого не знали. И последнее, что нас заботило тогда, — это образование детей. Потому что то была не эмиграция, а эвакуация; по нашим ощущениям, вся предыдущая жизнь рухнула. Но, как родитель-перфекционист, я до отъезда позвонила в школу одной из дочерей, сильную гимназию, и мне предложили просто продлить аттестацию до 31 августа. Забегая вперед, скажу, что этим мы не воспользовались. Остальных детей мы быстро перевели на дистанционное обучение, использовав все московские педагогические связи. Но сейчас у меня большие сомнения относительно того, что младшие дети будут завершать российское образование. Дочь, которая сейчас в одиннадцатом классе, — да, завершит. Про остальных — вопрос.
Итак, мы уехали в Ереван, в пустоту. Даже не знали, где будем ночевать. Муж, который всегда в поездках отвечал за жилье, сказал: «Нашлись знакомые, они предлагают ночевать в какой-то художественной школе». И… мы месяц прожили в совершенно уникальной школе города Еревана, где есть гостевая секция. Это школа Ашота Блеяна. Мы ничего не знали про эту замечательную школу, но — не имей сто рублей, а имей сто друзей — нас первый месяц в Армении кормили, возили, показывали, а мы вели семинары для педагогов этой школы, встречи для родителей нашей волны эмиграции. В гостевой секции школы обычно останавливаются туристические группы из других городов. Еще раньше там жили беженцы из Карабаха. А в марте там оказалась наша семья.
В Армении была очень холодная весна, шел снег, мы все были совершенно вымотаны, и я понимала, что никакое дистанционное образование в этой ситуации невозможно. Мы просто оставили детей в покое на первый месяц.
В Ереване мы быстро нашли знакомых — новых и старых. И у всех были дети — примерно в одном и том же состоянии. Мои дочки моментально сконнектились с молодежью и стали делать какой-то образовательный проект, ставить спектакль. Администрация школы, где мы жили, говорила, что наши дети могут ходить на любые уроки, но, так как уроки шли на армянском, дети не хотели. Зато они ходили в керамическую мастерскую, конюшни, теплицы, которые есть в этой школе…
А в апреле в Ереване заработал прекрасный проект — Свободная школа, которая сразу набрала и учителей, и учеников с первого по восьмой класс. В Свободную школу пошли четверо наших детей. Это было счастье. Совершенно уникальный эпизод жизни, потому что все дети и учителя находятся в одной и той же ситуации. Принципы Свободной школы очень похожи на принципы, которыми я руководствовалась, когда искала частную школу в Москве: маленькие классы, продленка.
Мудрые организаторы сразу поняли, что родители их учеников — совершенно истощенные взрослые, которые ищут возможности перевезти активы, найти работу, вообще как-то собрать себя. Их надо освободить хотя бы от дикой тревоги за детей. А мы поняли, что нужно «поставить на стоп» российскую школу, потому что невозможно учиться и там, и там.
Дети учились, ходили друг к другу в гости, отмечали дни рождения, а мы ждали европейской визы. Которую, вообще-то, нам дать не должны были. Но случилось очередное чудо, и нам дали французскую визу, причем не туристическую, а визу D — долгосрочного пребывания. Это случилось в конце апреля, и нам нужно было въехать во Францию в течение десяти дней. Если бы не эти обстоятельства, дети доучились бы в Ереване год, потому что очень уж хорошо все шло.
Но мы отправились во Францию, в крошечную деревеньку в Бургундии, по приглашению наших знакомых, тоже многодетного семейства. Их мама смогла записать моих детей в школу. Смешная деталь: по-французски из приехавших с нами детей не говорил никто, три дочери, которые хорошо знают язык, с нами не поехали. То есть случился совершенно не подготовленный переезд в иноязычную среду. И это деревня, не Париж, тут русскоговорящих практически нет. Не было бы вообще, если бы не беженцы из Украины.
Мы прилетели седьмого мая, и уже через неделю двое младших пошли во французскую школу. Остальные пошли через месяц — их нельзя было, в отличие от младших, записать в школу без нас. Французский учебный год заканчивается 7 июля, то есть все дети успели поучиться в новых школах. И двое детей, шести и девяти лет, пошли в совершенно деревенские школы. Разные. Потому что каждый класс сидит в своей деревне. По школам детей развозит специальный автобус. И вот шестилетний человек заходит в автобус, где никто не говорит по-русски, и едет… Я ждала жесткого отказа: «Не поеду — и все». Но его не случилось. Думаю, отчасти из-за оторопи, отчасти потому, что все здесь невероятно доброжелательны. Ребенок же чувствует эмоциональную волну. Например, в этой деревенской школе загуглили, как по-русски будет «добро пожаловать», распечатали карточку, поставили на его парте.
Думаю, еще дело в том, что во Франции существует мощная культура приема в свою среду иноязычных детей. В этой местности мы первые русские, они русских никогда не видели, но зато видели другие волны эмиграции: сирийскую, афганскую, сейчас — украинскую. Они просто сажают ребенка в класс. Причем бесплатно. У нас не попросили ничего, кроме свидетельств того, что мы здесь живем, в доме у друзей. Для французов это самое важное: дети должны ходить в школу. Так борются с изоляцией приезжающих сообществ.
Два раза в неделю к младшим приходит педагог, который занимается с ними лично и учит языку. В остальном — общая на всех школьная жизнь.
Конечно, это не Москва. Например, днем детей привозят на том же автобусе домой — на обед. На целых два часа. Потом они уезжают обратно и домой возвращаются к семнадцати часам. Кроме того, в среду все младшие классы не учатся.
Средние дети, одиннадцати и тринадцати лет, пошли на следующую ступень здешней образовательной системы — в колледж. Первый год в колледже французское правительство оплачивает для только что приехавших в страну. Это специальный интеграционный класс для иностранцев, где учат французскому языку. Там сидят афганцы, сирийцы, теперь вот украинцы и русские, а учит их мадам с русской фамилией, потомок первой волны эмиграции в ХХ веке, которая при этом по-русски не говорит ни слова. Так что до конца учебного года у средних детей были только занятия в интеграционном классе, по семь часов французского на французском. И было понятно, что такая нагрузка не предполагает дистанционной учебы в московской школе — это было бы издевательством над психикой.
Вот так дети начали учиться во Франции — и с сентября продолжили. Начальная школа — для младших, колледж — для средних, и лицей — для тех, кто постарше.
Все еще идет языковая адаптация, и давать детям какую-то дополнительную нагрузку я не считаю возможным, кроме индивидуальных занятий французским. Старших с сентября уже записали, кроме интеграционного класса, в тот класс, где учатся все французы, — такой у них принцип: половина времени там, половина тут. Все сотрудники школ — очень спокойные люди. Они говорят, что первый год — это только про адаптацию. От детей никто не ждет каких-то успехов. Очень мягкая система.
Уровень преподавания по разным предметам мы пока не можем оценить. Но очевидно, что в целом математика слабее, чем привычно нам. Гораздо меньше естественных наук, больше иностранных языков: например, сейчас в колледже, кроме французского, есть английский, немецкий и испанский по выбору.
Дочь, которая учится в одиннадцатом классе, думает, как поступить в вуз в обход здешнего аналога ЕГЭ, чтобы не терять время. Пока ищем варианты. Российские ЕГЭ она планирует сдавать — надеюсь, будет возможность сделать это в Ереване.
В целом нашу ситуацию можно назвать так: «Мечтать нужно аккуратнее». Я всегда хотела, чтобы младшие дети поучились в сельской французской школе. Мы часто бывали во Франции, я видела, как это выглядит, и мне очень хотелось попробовать жить в этом ритме — спокойном, не похожем на московскую нервную гонку. Что ж, получилось, хотя и таким экстремальным образом. И мне многое тут нравится. Тут немало преподавателей-мужчин, правда, не в начальной школе — там женщины. Все предельно доброжелательно — на всех уровнях. У моих младших три вида спорта в рамках работы так называемых ассоциаций — это общественные спортивные и культурные объединения, которые существуют в каждом городочке. Здесь нет родительских чатов в ватсапе! Учителя сообщают новости, приклеивая бумажки с надписями в тетрадочку ребенка. Не рекомендуется помогать с уроками: школа — это жизнь ребенка. Но зато всячески приветствуется участие в досуге: спектаклях, экскурсионных поездках, организации праздников. Нам уже сообщили, что нужно выбрать костюмы для Нового года.
Из непривычного, местами странного: почему-то в школе не принято отпрашиваться и выходить в туалет. Можно, но не принято. Не приняты перекусы на переменах
А вот забавная история: пришло по электронной почте письмо от учительницы начальных классов, а в нем слово «забастовка». Я активно учу французский и за две недели до того как раз выучила это слово. Вчитываюсь в письмо, а там очень вежливо: «Дорогие родители! В ближайший четверг вы не сможете своих детей у меня учить, потому что я объявляю забастовку». И объясняет причины: большая нагрузка, солидный стаж, а зарплата этому не соответствует. Так что — однодневная индивидуальная забастовка.
Друзей у детей пока нет, но понимание все же налаживается, растет. Сын недавно говорит: «У меня есть друг Мухаммед, он из Афганистана». Я спрашиваю: «А на каком же языке вы общаетесь?» — «Я его учу неприличным словам по-русски, а он меня — на пушту. Но он мне рассказывал про свою подругу на английском, и мы друг друга поняли».
Я не знаю, останемся ли мы во Франции или уедем куда-то еще. Пока мы выбрали жить в месте, где нет эмигрантского «кокона», выбрали образование на французском. Большое значение имеет и то, что во Франции бесплатное образование. Сейчас создаются очные школы на русском языке в разных странах — в Армении, Грузии, Черногории, возможно, что-то появится в Казахстане и других республиках Средней Азии, есть и очно-заочные проекты. Однако обучать столько школьников, сколько у нас, в частной школе или гимназии — это довольно сложно.
Мы приняли решение остаться тут до конца учебного года и после решать, что делать. В любом случае мы очень хорошо осознаем: для детей важна некоторая степень устойчивости, нужна адаптация к резко изменившейся жизни, и только потом — образование.
